Квест "Дорогое приобретение".
Слова монаха ушли в пустоту, но оболочка отреагировала простым и привычным жестом скрещенных у живота рук. Сновидка прислушивалась к своим ощущениям, вызывая в памяти метаморфозы воспоминаний, обрывочных образов, подсмотренных в снах. Словно конструктор-любитель, девушка выстраивала мозаику по кусочкам, впитывая слова Данны.
И реальность росла. Тусклая и темная поначалу, она наносилась на восприятие дымкой полупрозрачной краски, слой за слоем. Наносились тени и световые пятна, рефлексы и отражения, кирпичики выщербленных, древних стен росли прямо на глазах. Совершенная трехмерная проекция, уже выстроенная перед закрытыми глазами дрожала, наливаясь сочными подробностями, коих на самом деле могло и не быть. Запах гнилой рыбы высветил неподалеку полуразложившийся остов отмучившейся хвостатой пленницы рыболова.
Кисловатый привкус добавил красок самогона, продающегося неподалеку. Бурая, заматеревшая от времени и выжигающего солнца бочка, окованная проржавленными железными ободками, высилась рядом с уличных палатками продавцов, предлагая на не самый взыскательный вкус влагу для иссушенных жаждой организмов.
Сложнее всего было с фигурами людей. Бесплотные призраки носились по совершенной картинке резкими, всплескообразными движениями, исчезая и вновь проявляясь точно мазки неуверенного в том, что рисует художника.
Сиаланта даже не чувствовала крови, текущей из носа, очевидно в результате снятия того сильного напряжения, в котором пребывал ее свернутый в тугую пружину разум. Сейчас, во многообразии оттенков познания, он распрямился и ударил по оболочке болезненным откатом, отдаваясь слабой болью и в других частях тела. Ноги слабели.
- Интересно, - прошептала девушка, больше для того, чтобы обозначить свое присутствие для Данны. Она понемногу привыкала к тому, что нужно было заставлять оболочку взаимодействовать с миром, но происходило все это безотчетно автоматически и не казалось Сиаланте чем-то чужеродным для мира, в котором она ощущала себя, - так много всего. Слишком много. Воспринимать все это нелегко...
Чужое кряхтение и новый запах ворвались в ее сознание слишком ярко, как будто кто-то подошел слишком близко. Сновидка инстинктивно отшатнулась, но сухие, дряблые руки уже ухватили ее за предплечье.
- Милосердия ради, - прохрипел разбитый, дрожащий голос, - подайте, люди добрые.
Хлебушка и воды... мысль подслушанная в полубезумных грезах его утекающего в пробитые солнцем щели разума, пронзила девушку словно током и она вскрикнула, неосознанно разделив уже собранную картинку виденного в контакте собственного сознания со стариком.
Это был старый слепец, давно известный завсегдатаям "Трехреберного". Когда-то преуспевающий делец, он опустился после одного из походов, потеряв не только зрение, но и все нажитые кристаллы в последующем пути на самое дно. Жизнь не прощала ошибок.
Сейчас денег ему не хватало даже на еду и о выпивке старый Бренг уже почти позабыл, изредка смачивая горло остатками осадочной мути, что из милосердия сливала ему одна уличная торговка.
Касание разума сновидки, пусть и кратковременное, отозвалось в нем страшной болью, краткой, но невыразимо мучительной,которая прокрутила видение городской площади в чуждом разуму человека ракурсе. Черные тени в обрамляющей рамке, глухая чистота невероятно чистых очертаний и смазанные контуры призрачных фигур.
Бренг отшатнулся, упав на спину, отползая прочь и отмахиваясь от чего-то несуществующего.
- Прочь! - бессознательно кричал он в горячечном бреду, слепо щурясь невидящим взглядом во все стороны, словно в поиске того, что обожгло его странным прозрением. Пугающим своей неожиданностью и чуждостью.
Несколько человек прошли мимо, крутя пальцами у висков. Если бы то был обычный человек, резонанс мог похоронить сновидку под волной людского гнева, направленной указующим перстом зрячего, но старого пьяницу-слепца никто не воспринимал всерьез.
А потому он просто пополз прочь, натыкаясь на все, что попадалось по пути, пока не исчез в какой-то подворотне, провожаемый смешками и шутками вослед. Какой-то шутник заорал во весь голос:
- Старый пьяница слепец,
Утонул вчера в бутылке,
Жрал овес он и опилки...
После прятался, шельмец!
Хохот окружающих и нередкие, громкие хлопки были наградой поэту и внимание толпы рассеялось. Напряжение было снято, на площади воцарилось благодушное оживление, после которого о злополучной сновидке как-то позабыли на несколько минут.
Но мысли людские - словно черви. Никто не знает куда выводят их ходы, но они непременно найдут дорогу везде и повсюду. Недолгое благорастворение воздухов снова сменилось напряженным поглядыванием и перешептыванием.
Сиаланта прижалась к Данне.
- Уйти надо отсюда. Куда виднее вам, опасно здесь.
Как существо, во многом подверженное логически-интуитивному выбору, сновидка ощущала опасность, исходившую от враждебности. И потому сейчас любопытство, получившее пищу для осмысления, неохотно уступило инстинкту самосохранения, позволив сказать эти кощунственные для вездесущего и везделезущего желания познавать новое, слова.