--- Начало пути ---

Шелест не по-мужски нежных пальцев по струнам лютни, которые отзываются на ласку тихим ре-минором... Прикрыв глаза, Летиция слушала сочетание этих звуков, к которым периодически примешивалось искусственно тихое, или попросту сдерживаемое дыхание.
Монферрат играл, как всегда для нее. Сдерживая рвущееся и сбивчивое от волнения дыхание. Это было столь обыденно, что вампиресса давно перестала упиваться этим. Она просто слушала, полулежа на застеленной темным шелком кровати, откинув голову на подушки, закрыв глаза, перебирая пальцами локоны. Слушала и улыбалась в предвкушении того, что же запоет он на этот раз. Ее поражало то, сколько этот мужчина в свои-то годы знает баллад, песен, сказаний. Именно этим он и был привлекателен, именно благодаря этому он перешагнул ту грань, когда Летиция воспринимала его исключительно как приятную трапезу. Теперь все стало иначе, теперь он был еще и приятным развлечением.
Он был рядом, настолько, что Летиция могла чувствовать исходящее от него тепло. Медлил, перебирая в растерянности струны, будто пытаясь найти меж ними затерявшиеся строки.
- ...Вроде бы ещё нам Солнце светит,
Звонкими лучами бьет в окно.
Вроде бы легко нам жить на свете -
Отчего так на сердце темно?
А она – цветок ненастья,
Кто увидит, кто сорвет?
А она все ищет счастья,
Все единственного ждет...
У него был приятный голос, его легко было слушать, но, почему-то, не сегодня.
Вильям замолчал, уловив шелестящее движение своей хозяйки, послушно подался вперед, не подавая вида, что в лицо ему больно впиваются ее ногти, тянущие навстречу с зелеными глазами. Лютня издала жалобный звук и замолчала.
- Ты просчитался, Монферрат. Что-то я не вижу здесь ни одной елейной девицы, которой бы понравилось подобное! - не то, чтобы песня была так уж плоха, скорее, Летиция попросту была не в настроении. В его глазах читалась преданность пса и страх одновременно. Редкое сочетание, несомненно притягательное. Летиция улыбнулась своим мыслям, разглядывая размазанную по его щекам, свежую кровь. Чуть подалась к нему. Сцена оборвалась, еще не начавшись - раздался деликатный стук в дверь, Летиция небрежно отшвырнула прочь неугодного лютниста, тот упал на мягкий коврик у кровати, так и не отведя глаз от лица вампирессы. Нехотя сев, Корде недовольно протянула:
- Да-а...
В ответ дверь тихо приоткрылась, впуская в комнату высокую фигуру венатора. Редгар как всегда выглядел собранно и очень уж манерно. Поклонившись, вампир направился к своей госпоже, находу снимая перчатки, опустился перед Летицией на одно колено:
- Миледи... - изящно взяв ее руку, дотронулся к ней губами в приветственном поцелуе. - У Вас кровь, позвольте. - венатор достал из кармана жилета платок, аккуратно отер испачканные кровью пальцы Летиции.
- Ох, мог бы и не утруждаться. - отшутилась вампиресса, взглянув ему в лицо. Редгар выглядел озадаченно - наверняка, располагает интересной информацией.
- Налей нам вина и убирайся. - резкий от нетерпения приказ был брошен лютнисту, продолжающему в некотором оцепенении сидеть на полу и, похоже, с неприязнью наблюдающему за действиями появившегося вампира. Госпожа не любила повторять дважды, он знал это и поэтому подобрал упавшую лютню, неловко отер рукавом струйку крови на щеке, подойдя к столику, налил из кувшина рубинового вина в два кубка и, поклонившись, вышел из комнаты.
- Можешь начинать. Ты ведь этого ждал. - лукаво улыбнувшись, Летиция не спрашивала. В вопросе не было необходимости.
- С Вашего позволения. - Редгар опустился в карл, стоящий вполоборота к столику, отпил немного из кубка. - Из достоверных источников мне стало известно о появлении в Энгорне некоей сновидки.
Встав, Летиция прошлась по комнате, прихватив свой кубок, присела на низкий подоконник, одобряюще посмотрела на замолчавшего венатора, разрешив тому продолжать.
- Существо, пришедшее из Либры и, судя по всему, умеющее ею управлять...
Сделав глоток, Летиция поставила кубок рядом с собой, поднесла указательный палец к губам - Редгар замолчал.
- Следовательно, это существо может заменить нам кристалл и избавить от проблемы наступающей Либры? Молчи! Знаю, что ты скажешь - ты еще не уверен. Плевать на твою неуверенность. Я хочу, чтобы ты привел мне эту... сновидку. - усмехнувшись, вампиресса продолжила - Награда последует за выполнением задачи. Ступай.
- Как пожелает леди. - наклонив голову в ответ, Редгар встал поставив на столик кубок и, достав из кармана перчатки, покинул комнату.

------> Городской парк

Ночь. Прохладно, легкий ветерок шелестит в ветвях, нарушая тишину. Небо чистое, только небольшие рваные облака то и дело бросают серое кружево на белый диск луны.

Тени подворотен. Мягкие, скользящие контрасты искусственного тела почти чувствовались на лице, невидяще устремленном в черную ночь. Ее несли навстречу.
С чем? Куда?
Вопросы теряли смысл так же быстро, как утекали минуты среди тихих шагов поступи вампиров. О, они были тенями, неслышными уху человека, но сновидка обладала отличным слухом, ибо была слепа как крот. Она слушала каждый шаг, каждый камешек, скрипнувший под подошвами.
Темнее темного. Легкие касания ткани, прижимающейся к щеке, трущейся о нее с щекотной легкостью. Сновидка думала о тенях, о том, какие могут у них быть имена. Все в мире жило своей обособленной жизни и почему бы не иметь имени дереву?
Если даже ей самой дали имя. Каждое дерево, к примеру, уникально. Рожденные в своей гордыне не замечают этого, видя перед собой лишь ворох веток, усеянных лепестками, но каждое из вековых гигантов достойно имени, хотя бы за свой бесконечный, терпеливый и безостановочный труд.
Имя. Пожалую труднее всего ей давалось понимание этой сущности слов.
Си-А-Лан-Та. Четыре слога скользящего безумия. Что-то тяжелое, неправильное крылось в созвучии слогов, на первый взгляд довольно обыденных.
Пахнуло холодом камня. Перестук шагов замедлился и, кажется, остановился. Ржавый писк разорвал тишину и стих далеко не сразу. Голоса вампиров стучали в висках стремлением понять разговор, но она уже как будто не понимала языка. Что-то спуталось в голове, смешалось.
- Другой белый, - тихо прошептала сновидка, адресуя странные слова из подсознания непонимающей себе, - все это странным кажется.
Вскоре они вошли куда-то. По крайней мере, поток воздуха снаружи прекратился и воздух стал неповоротливо медлительным в порывах. Шаги - громче. А потом ее просто спустили на землю, позволив идти самой - под руку с кем-то безмолвно-сильным. Он ничего не говорил, просто вел ее вперед и это было куда лучше сквернословия или тычков ныне мертвого Абу. Ее, в какой-то мере, принимали как свободную, пусть даже по каким-то своим причинам. Игрушка хозяина - ровня для слуги, наверное.
Скрипнула дверь. Тихо, еле слышно, по всему было видно, что за петлями ухаживают куда тщательнее, нежели за воротами.
- Прошу прощения, моя леди...
- Не хочу слышать этого! Это она, так ведь?
Второй голос заставил сновидку вздрогнуть. Двоякие впечатления пробежали мурашками по ее телу и девушка поежилась. Казалось, говорила затаившаяся, но в данный момент сытая пантера. Маслянистые, бархатные звуки обволакивали.
Тихие шаги, легкий звон. Монеты. Не важно.
Он отступил куда-то в сторону и сновидка почувствовала себя дичью. Беззащитной, брошенной в пустоте одиночества, перед крадущимся зверем. Шелест ткани заставлял ее вздрагивать, но сновидка не менялась в лице. Выражения страха она попросту не знала.
Перехваченное запястье и рывок, но глаза все равно видят пустоту. Ничего впереди, лишь чужое дыхание и стойкое ощущение ощупывающего взгляда. Сновидка слегка дернулась, когда чужая рука коснулась ее лица, но не посмела противиться, ощущая стук собственного сердца, колотящего в грудную клетку.
- Как твое имя, милая?
Милая. Еще одно название, не имеющее смысла. Напевные звуки завораживают бессмысленностью этого прозвища, за ними скрыто четкое обозначение границ. Которые подчеркивают грубые движения руки, что поворачивает твою голову бесцеремонно, как товар, выставленный на продажу. Или купленную игрушку.
- Сиаланта.
Хлесткий как удар меча звук, непривычно резкий, вырывается из-за полураскрытых губ ей навстречу. Вскользь, рикошетом. Сновидка забормотала что-то на древнем наречии, что не совсем смогла понять сама, но затем слова вылились в тихий, едва различимый шепот, продолжающий мотив странной колыбельной.
- Для чего мы живы?
Странствия мотивы,
Уверенья,
Без сомненья,
Лживы...
В цели непорочной,
Чистой, верной, точной,
Вместо славы,
Путь в канаве,
Сточной...
Жизни прожигая,
Верности не зная...
Тоже путь -
Куда нибудь,
Страдая...
Сновидка мелко дрожала, чувствуя озноб непонятных ощущений. Оборванная песня звучала в мыслях манящим якорем, но и она удалялась все дальше. Из полураскрытого рта вырывалось только тяжелое дыхание. Сиаланта не умела бояться, но сейчас это вполне человеческое чувство захлестывало ее. Непривычно отстранено, как будто смотришь на все происходящее со стороны.
Странное ощущение.

Мир вздрогнул и зашатался. Выдернул из-под ног опору, точно ковер, на котором она стояла. Непонимающе дрогнули вслед полураскрытые губы.
К щеке прижали раскаленное железо и сновидка яростно помотала головой, непонимающе потирая пораженное место. Вкус металла во рту расплывался медленно, неприятно. Откуда-то сверху доносились голоса, но сновидка уделяла им мало внимания. Она слушала себя.
Собственные ощущения. Боль ворвалась в сознание неожиданно, в первую очередь тем, что ошейник остался холодным. Она проверила. Ошейник всегда был холодным, если его не использовали для наказания. Но Боль пришла одна в этот раз. Коснувшись щеки, пройдя сквозь поры кожи, она въелась в разум, не желая покидать его. Впрочем, сновидка не была против. Боль приносила контраст - ей было неприятно и приятно одновременно.
- Веди его сюда.
Обрывок разговора отчего-то отрезвил ее. Наверное тому виной была интонация странного существа с женским голосом. Существо принесло боль и хотело видеть кого-то другого.
Снова зашелестела ткань, собираясь у правого уха. Поворот головы был резким, но бессмысленным, тьма надежно прятала гостью. Сиаланта ожесточенно потерла кожаную повязку стягивающую глаза. Ее хотелось снять, но ЗАПРЕТ разогрел ошейник, предупреждающе вырисовав алый узор на коже.
- Ты привыкнешь, девочка моя, - сновидка вздрогнула, почувствовав чужую руку на своих волосах, - ты четко осознаешь, где твое место.
Незнакомка говорила загадками. Точнее, ее просто было сложно понять. Смысловая цепочка уходила за грань понимания пленницы, но четко она понимала другое - с ней говорит та, что заплатила за сегодняшнюю постановку. Смерть актера тоже была необходима - вот почему умер Абу.
Нельзя сказать, чтобы Сиаланта испытывала хоть что-то по этому поводу, скорее ей было все равно. Брат Абу стал пройденным препятствием, причем его устранили за нее.
Устранила Она. Улыбка на лице сновидки была странноватой - из уголка рта текла кровь. Прокушенная губа болела достаточно приятно.
- А теперь вставай.
Интуитивно осознав, что ее ждет, сновидка попыталась встать, но чужие пальцы уже вцепились в волосы и спокойного поднятия не получилось. Ищущие опору руки взметнулись к источнику новой Боли, она тихо, протестующе простонала, поднимаясь на ноги.
- Я могла и сама, - прошелестел еле слышимый ответ сновидки.
Не все на свете должно быть обязательным. Но Сиаланта безошибочно уловила суть вещей, хотя и несколько запоздало. Боль была изъявлением Ее воли. Незнакомка попросту играла с болью, как с игрушкой, только вот откат доставался другой. Ей, пленнице судьбы. Можно было только принять игру, не отшатнуться от нее в испуге.
Сновидка смотрела в никуда.

Интерес. Еда загадочного духа. Сновидка неуверенно улыбнулась в никуда, пальчики беспомощно скользили по руке вампирессы, неожиданно сильной. А еще, она не отпускала волосы и это было слегка важнее. Дразняще бархатный голос предложил то, что вырвало у нее энергичную попытку кивнуть.
Рука тянет вверх, подняться на цыпочки до боли в носках. Сапожки на мягкой подошве не поддерживают, только добавляют усилия в невозможность освободиться. Но тут уж ничего не поделаешь. Вытянувшись в струнку, сновидка тихо стонет, жалобно и беспомощно. Боль разрывает затылок.
Голова падает на бок почти безвольно, в ответ на чужой голос, раздавшийся неподалеку. Напряженная борьба желаний захлестывает разум подобием сладкой паники. Освободиться? На миг? Кто знает цену вечности - умеет лелеять даже миг... но разве ошейник разомкнется? Это ощущение - навсегда и секунды без приказов - всего лишь секунды без приказов. Ограничения остаются. Короткая улыбка озаряет лицо девушки горьким пониманием того, на что именно ее ловят.
- Свобода, - прошелестели губы в ответ, - а что такое свобода?
Подойдя к нему. Тому-что-коснулся ошейника. Достаточно его слова и она будет делать все, но ему не обязательно знать подробности. Например о том, что нужна его смерть. Даже видеть его не обязательно, наощупь отыскать руку мастера и уцепиться за нее. Это игра, которая спонтанно возникает в уме, терпкая и острая, коварная и необъснимая.
Девочка не знает. Не понимает, для чего это ей, странной эльфийке со способностями, которые, отчего-то, нужны еще кому-то кроме нее. Девочка не знает мир, но четко осознает позывы подсознания.
- Как мы можем лишить твоего... хозяина, - наверное, та, что ударила по щеке, улыбается, - права на тебя? - Иди сюда, девочка моя. И расскажи мне все.
Жестокой улыбкой в ответ, отнюдь не свойственной запуганной, только что оттасканной за волосы рабыне.
- Лишь хозяин может этот задать вопрос, госпожа, - внезапно посерьезнев, порождает вслух та, что играет со снами, - ответить не могу я без разрешения на то.
Это - вполне серьезно и без всяких шуток. Она должна понять и чтобы скомпенсировать ее возможную реакцию негатива, лучше подойти к ней.
Было легко ориентироваться на голос. Сновидка и сама не знала почему это происходило, но в уме ее четко складывалась окружающая обстановка. В форме четкого знания, что перед тобой - преграда или свободный проход. Напряженно слушая каждое слово, готовое сорваться с ее языка.
Это уже как-то понятно, что сейчас что-то решится, и не понять, что лучше - оставаться в упряжке и плыть по течению - или пойти ей навстречу и пострадать, вымолив милости.
- Спросите другого,
Велением слова, - обжигающая рябь красивого узора на теле появилась сразу и без плавного перехода, стрельнув Болью, - Велением слова,
Отречься он должен сначала...
Стиснув зубы, девушка пошатнулась, выдавливая слова сквозь сжатые губы. Выбор, сделанный отнюдь не случайно. Ненужная игрушка - лишняя игрушка и вряд ли кто-то вернул бы ее назад. Голос сновидки напоминал звонкое, жалобное нытье человека, торопящегося сказать что-то до того, как это станет невозможным.
- И смерти дыханьем,
Внимая страданьям,
Пролить своей крови немало...
А с жизнью проститься,
Чтоб освободиться,
От власти над тем, с чем невольно,
Коснувшись рукою,
Был связан судьбою,
Вот... все... не могу больше... больно.
Пафосную речь прервала гримаска невыносимой боли, которую до поры сновидка сдерживала как могла. Но, как только необходимое было сказано, красный узор отыгрался и заставил платить дорогую цену. Ее выворачивало наизнанку и лишь то, что ела Сиаланта очень давно, спасло полы ее пленителей от незапланированного мытья прислужниками. Впрочем, ей самой приходилось туго - прядки волос судорожно подергивались, руки, упершиеся в пол мелко дрожали, а кровавый узор и не думал пропадать.

Недоуменно смотря ему прямо в глаза.
Наверное был в словах хозяина какой-то смысл, но растрепанное сознание улавливало лишь отзвуки ответов, где-тол в смутной глубине души, в глубокой бездне чего-то...
Чего-то, что казалось невыносимо чужим. Сновидка дрожала от боли, но самые сильные волны уже прошли и она смогла даже выдавить из себя звуки. Хриплые, как будто чужие.
- Отречься? - прошептала она, - отрекаются как? Нет силы в словах, почувствовать надо это. Как желание, простое, незначительно легкое перышко. Должно стать равнодушным, как будто свершилось уже все. Почувствуешь разницу ты, все почувствуют. Просто откажись... сердцем. Так вы это понимаете...
Понимала ли она сама?
Сердце для сновидки было всего-лишь сердцем, оно реагировало так  как и подобает реагировать оболочке чистого вещества. Сердце билось, потому, что было настроено так. И сейчас она говорила немые истины чужих выводов, которые сама понять была не в силах.
Объяснить по-другому? Как могла она, слабое и отнюдь не многоопытное создание, обучать чему-то подобному? Логика рожденных была непостижима, но сновидка чувствовала это иначе. Она считала себя эльфом и потому испытывала жгучий стыд за собственную глупость, вину - за то, что не могла измениться и "поумнеть".
А еще она постоянно размышляла о том, что было до того, как она выросла. Память не сохранила детских ощущений, но Сиаланта знала, что они должны были быть. И тем не менее - их не было вовсе.
- Не делал ничего он, - продолжила Сиаланта, пытаясь подняться на ноги, - это Боль Наказания, заложена она в неподчинении законам.
Ее внезапно захлестнуло отчаяние. Хотелось видеть, хотелось понимать, но вместо этого вокруг скользили одни вопросы, жуткие, бесконечные. Они хлестали разум плетьми. Болью сдавливало грудь, комок непонятного напряжения отдавался болью в горле. Долго выдерживать она не смогла и ручейка слез прочертили глянцевые бороздки на мраморно-белом личике, просачиваясь из-под кожаной повязки.
Перед глазами, смешиваясь, пролетали подхваченные образы чужих грез, переплетения лабиринтов комнат и улиц. Они наслаивались друг на друга, а поверх кучи листков на каком-то столе вдруг пробежала кошка. При чем тут была она, Сиаланта не знала, просто это смутное виденье было самым четким.
Кошка улыбнулась и исчезла.
Удар пришелся в локоть. Почему-то в этот раз он был электрическим, неприятным и сновидка тихо охнула, сдерживаясь. Поползла в направлении источника удара и нащупала чужие колени, найдя в них необходимую опору.
- Мне нужно понимать, чтобы сказать еще правильнее, - она говорила взахлеб, чувствуя как паника колотит в двери разума все сильнее, - неужели не понимаете вы?
Сиаланта била мелкая дрожь. Она терла повязку на глазах, не видя, что из-под нее слезы текут уже с прожилками красных вкраплений. Слезы смешивались с кровью.
- Отречение, - лихорадочно затараторила сновидка, - отречение отречение. Пусть скажет, пусть поверит... Вера! Главное. В ней суть, не в словах. Только в ней. Почувствуете это, когда коснетесь потом. Что-то изменится. Не знаю что, но изменится, вы поймете. Все понимают и вы поймете.
Внезапно, поток красноречия иссяк. Склонив голову набок, сновидка замерла, словно статуя. Даже дыхание было неуловимым, но сердце продолжало биться, предательски выдавая вампирам.

Работает.
Улыбаясь теням на полу. Они отброшены маленькой, подчиненной судьбе тушкой, вот в чем весь парадокс. Улыбаться себе.
Она не ведает. Разумеется, к чему такой, как она, утруждаться оценкой соперников. Наверное часто раньше сталкивалось лишь с двумя сортами существ. Первые бегут. Как могут далеко и как могут быстро. Бегут не оборачиваясь, оставив поиски истины и сожаления, поскольку мнят себя создателями собственной судьбы. Они игнорируют правду и в этом их ошибка.
Другое "Я" просыпается и оно довольно проделанной работой. Ты почти чувствуешь ее ликование, слушая эйфорию и презрение той, что уже мнит тебя своей хозяйкой.
Но даже кажущийся легким пирожок может показать зубы.
Маленькая сновидка сделала все, что могла, чтобы казаться незаметной. Осталось улучить момент, когда все будут заняты большими делами и тогда - свобода будет полной. Выждающе, ждешь боли. На самом деле ты умеешь ее терпеть, боль ошейника при передаче власти - почти несущественна, по сравнению с тем, что он может сделать, если его активирует хозяин.
А если хозяйкой станет вампиресса...
Можно признаться себе - боишься.
Она внушает тебе страх своим естеством, своим отношением. Но страх этот - преодолим. И вот - сигнал. Острая боль внушения, когда горло начинает цепко пульсировать, не отпуская сознание. Тенью бросаешься прочь, под ритм слов усыпленных словоформами вампиров.
Бежать, прочь и подальше, но ты не из тех, что бежит без оглядки. Нужно искать возможности.
Второй сорт людей - подчиненные - это то, чем тебя считали. Существа без воли и чувств, не способные ни на что, кроме подчинения. Таковой ты была для Абу. Безвольной куклой в ошейнике. Больше этого не будет, ведь ты никогда не повторяешься дважды... сновидка.
Эхом приходит удивление. Сновидка. Что это? Как это связано с происходящим? Они называют тебя так, но какой в этом смысл. Чем отличаются сновидцы? Может быть, это что-то вроде ведьмы? И как-то связано с моими снами?
Связано. Несомненно - связано.
Маленькая эльфийка боится оказаться чудовищем, но какое может быть чудовище из куклы в ошейнике? Цепной сучки гильдии единобожия. О да, ты боишься своей свободы. Но ведь мы не позволим страху взять верх над твоим здравомыслием? Ты хочешь на волю, я знаю и чувствую это, родная. Ведь мы с тобой - одно и то же, это факт.
Факт.
Бежишь, разбирая дорогу в переплетении коридоров почти на автомате. Сердце бьется ровно и спокойно, как у невозмутимого создания, даже несмотря на то, что так не должно быть. Не сердце, а автомат. Тук-тук. Тук-тук.
Коридор ветвится все чаще, дверей в нем - все больше, но беглянка ничего не видит вокруг себя. Руки на бегу щупают прожилки ответвлений, выбирая интуицией. Настает минута, когда она понимает, что двигается в неверном направлении и останавливается. Резко, почти моментально. Худенькие плечи дрожат от гнева и бессилия. Слезы тихой ярости бегут по щекам, а кулачки сжаты до боли, так, что полумесяцы ноготков оставляют следы на нежной коже ладошек.
- Ненавижу, - шепчет она в полутьме, не видя ничего, кроме мрака вокруг, - ненавижу.
Трудно понять или даже объять все, что похоронено под этим словом. Отчаяние крысы, зажатой в угол, существа, вдруг оказавшегося в лабиринте собственных иллюзий.
Затянувшаяся свобода так приятна на вкус, но ошейник все равно не даст почувствовать себя чем-то большим. Всегда будет охота, всегда будут кто-то, вроде тех, кто сейчас, должно быть, ищет ее. И конечно, найдет, потому, что она не может найти выход.
Девушка силилась снять маску. Плотно затянутая и зафиксированная, она не сдвигалась и на дюйм, но беглянка не сдавалась. Забившись в какой-то угол, не чувствуя прямых лучей рваного света на коже, она пыталась дать себе возможность увидеть хоть что-нибудь.
Яркий или тусклый отблеск отражения на металлической ограде. Оптическая иллюзия сквозь каплю поливающего землю дождя. Краткий миг ощущений, запертый в небытие несбыточных желаний.
Сейчас, более, чем когда-либо, беглянка желала очутиться в Либре. Надолго или навсегда. Разумеется, она не понимала, что такое Поток, но другое "Я" умело соблазнять неведомым. Поток был недостижимой свободой, но она не могла ничего сделать, для ее достижения. Даже снять запертую на замок маску.
Тише, мышка, тише,
Кот уже на крыше...
Он крадется,
И смеется,
Тише...
Бархатные лапки,
Пол измерят гладкий...
Мягко, лихо,
Топчут тихо,
Тряпки...
Духом ты упала,
Потому, что знала,
С мрака тенью,
Нет спасенья...
Ждала,
Словно веры чуда,
Помощи... откуда?
Не дождаться,
Лишь прижаться...
Худо,
Верить безнадежно...
Как же это сложно...
Но наверно,
Все же, верно,
Можно...
Тише, мышка, тише,
Барабаня крышу,
Дождик бродит...
Кошки ходят,
Тише...

Тени, тени.
Сновидка внезапно встала и принялась раскачиваться в такт слышимой только ей одной музыки. Мир истончился. Стенки призрачной тюрьмы более не были явными, она проваливалась в чужие грезы, оставаясь в сознании. Сладкими, темными были они. Полными мрачной, угрюмой действительности, смешанной в миксере бунтующего разума.
Мысли спящих рвало ядом а она все не могла насытиться, мелькая искрой осознания, переносясь и скользя всюду, где могла дотянуться нитями мостов.
Хорошенькое личико искажала мука. Злополучная повязка была забыта, потому, что теперь она видела куда больше. Запрета не было и Сиаланта использовала все, что могла. Она даже рассмеялась, напевая что-то странное себе под нос:
Я во мраке не вижу,
Не видны мои руки…
Я тебя ненавижу,
Умирая от скуки…
Замирает движенье -
О, зеркальные муки…
Ты мое вдохновенье,
Отражение суки…
Полюблю ненавидя,
Ненавижу любовью...
Утомительно, сидя -
Мне насытиться кровью...
Мысли сочатся мраком,
Сок теней здесь повсюду...
Прорастающим злаком,
Он заполнит посуду...
Кто сплетал эти сети,
Укрепив безнадежно?
Одиночества дети,
Не уйдут. Невозможно...
Когда чужая рука сжалась на тонком, хрупком запястье, девушка даже не вздрогнула, только рассмеялась, звонко и мелодично. Безумным был этот смех, страшным и многообещающим. Она не боялась, вторая половинка бушевала искристой энергией смеха, выбрасывая в окружающий воздух флюиды неудержимого безумия.
Колокольчик звенел вслед за венатором, преследуя по пятам. Босые ножки шлепали в полутакт его шага, не нагоняя, но и не отставая. Она почти бежала, чтобы успевать.
Смех угас сам собой, когда Вторая уловила Ее. Тихо юркнув в глубину души, он пропустил вперед вкрадчивую улыбку хищницы. Чужие, неприятные слова первой фразы царапнули сознание вскользь, уносясь в пустоту. Сиаланта не слушала, только продолжала смотреть вникуда, улыбаясь.
Это не было вызовом, просто Вторая забавлялась. Мир решительным образом нравился ей, оторванной от такого разнообразия всю свою сознательность. Время не играло никакой роли, боль - напротив была манком для маленькой уточки, зависшей в полумраке собственных иллюзий.
Пальчики запястья, сжатого рукой вампира, слабо пошевелились, это была правая рука. Вторая решала смысловые головоломки, поднимая левую руку перед собой. Растопыренные пальчики ощупывали воздух. Недолго, не больше двух секунд. Потом ее заинтересовал звук. Булькающие пульсации энергии волн, складывающиеся в команды. Открывались ящики смысловых ассоциаций, получался Смысл. Вторая любила смысл, он был чем-то новым для нее.
Нескучаймилаяяскоробуду.
Какофония мыслезвука разбивалась на отдельные Слова. Это была речь.
Не. Скучай. Милая.
Фраза несла в себе туманный смысл, но Интонация отделила главное. Сарказм, оборот Речи Слов. Дальше было...
Я. Скоро. Буду.
Это было обещание. Призрачное, ленивое обещание навестить где-то. Далее была догадка Смысла - куда-то сейчас поведут именно тебя именно Первую. Вторая управляет телом, но она - простой зритель, наслаждающийся процессом. Первая недовольно зашевелилась, не понимая и половины происходящего. Мыслеобразы Второй путали и сводили ее с ума. Сиаланта хотела покоя. Хотела, чтобы ее оставили в темноте, кромешной темноте, а может быть, убили и освободили от тяжелого, неприятного существования. Она боялась ошейника, ненавидела маску и испытывала двоякие чувства ко всему остальному без исключения.
Второй было все равно.
- Обещаешь? - откликнулась девушка игриво, шлепая за венатором. Худенькая фигурка двигалась призрачно, изящно, словно и не ходила она вовсе, а летела над землей, прикасаясь ступнями к ней лишь для виду. Вторая решила. Сиаланта была на грани ужаса. Она ждала. Вторая - жаждала.
Мы ведь знаем, куда идем,
Мы привыкли испытывать муки...
Мы уже умираем от скуки...
Мы под пытками только поем...
Семеня с ожиданием. Плаха,
Остроту ощущений тревожа,
Не пугает. Волнуется кожа,
Покрываясь мурашками страха...
Вторая улыбалась и только на самой лестнице снова зазвенел ее смех, переливчатый, тихий звон колокольчика, который не стихал до тех пор, пока венатор не оставил "несчастную" наедине с мрачным вампиром.
- Здравствуйте, - живо произнесла сновидка, улыбаясь, - вы будете меня пытать? Или она сама? Интересуюсь. Вопросы. Если вас не смущает оное. Я могу молчать. Иногда. Когда мне не хочется говорить.
Она не видела его, лишь ощущала присутствие и все тот же жесткий зажим запястья - на этот раз более грубый и болезненный. Второй было приятно. Сиаланта сходила с ума от страха. Она была жалким, ничтожным червем, забившимся под скамью. Вторая пообещала.
Мне. Заберу все себе, жалкая. Оставь себе мою пустоту.
Несомненно, это был равноценный обмен. И черту свечка и богу кочерга - как-то так все это звучало. Да, черту - свечка, это выглядит куда новее. К черту сомнения, у него теперь есть свеча. Разберется.

Молчание обидело. До глубины души Второй, открытой, подобно честному, красивому цветку, безжалостно втоптанному в грязь. Слеза катились по щекам градом, она считала и пробовала их на вкус, смеясь с детским задором. Слова потеряли свое значения, их конструктор внезапно перестал приносить желаемый результат.
Серая унылость. Так она думала. Ее связали, грубо и умело стянув запястья и лодыжки вместе. Веревка натирала, когда Вторая принималась за попытки освободиться, поначалу честные, а затем наигранно -тщательные, похожие на игру и ярость одновременно.
Веревка врезалась кожу, повреждая хрупкие запястья Болью.
Как же было это тоскливо - сидеть в ожидании, будучи связанной, обездвиженной. Сновидка любила свободу, но такого рода ограничения выбивали из нее приступы неконтролируемой агрессии. Тонкие пальчики сжимались и разжимались в кулачках, хорошенькое личико то и дело искажала гримаса тоскливого страдания.
Ожидание всегда было неприятнее всего.
- Какой смысл в обиде? - спрашивала она себя, пытаясь удержать на плаву в этой реальности, - С тем же успехом я могу обидеться на камень, стоящий посреди поля за то, что споткнулась об него.
Собственный голос, тихий и мелодичный, слегка успокоил ее, вводя в состояние управляемого транса. Вторая ни за что бы не призналась кому-то в том, что ее зацепило молчание. Затаила обиду маленькая убийца где-то в глубине души,и она, пока еще, была свободна от обязательств. Ни хозяина, ни хозяйки.
Так было, пока стук каблучков ее сапог, не пробудил желание биться в путах. Это было бесполезно, палач вязал на совесть, но как раз такое поведение мухи в паутине она и ожидала. Вторая играла тонко и расчетливо, но когда пришла угроза свободе, все ее нетерпение развеялось как дым. Вторая испугалась последствий. Не Боли и не терзаний. Сновидка боялась нового плена, в руках той, которую было не так легко убить, как брата Абу. И уж конечно, она не отпустит на волю.
Изящная рука вампирессы легла на грудь и Сиаланта дернулась, ощутив касание, закусив губу. Ошейник оставался нетронутым, но это вряд ли было хорошим знаком. Мучительница просто растягивала удовольствие.
Мир замедлился. Вторая умела остановить секунды, хотя и не могла заставить себя двигаться быстрее. Она почти любовно следила за порывами воздуха, пытаясь угадать направления движений будущей хозяйки, перетерпев финальную боль с наслаждением. Одежда Рубедо никогда не нравилась ни Второй, ни Сиаланте.
- Вот незадача, жалко портить твою шкурку. Но от этого тряпья надо избавиться. Ты же не против, девочка моя?
Сновидка прекрасно знала, каково это - принадлежать кому-то. Прислушиваться к чужим приказам, выполнять их и терпеть боль тогда, когда хочется взбунтоваться или ослушаться. Рук вампирессы снова скользнула по телу и на этот раз касание произошло. Сиаланта успела уловить нагрев ошейника, прежде, чем боль скрутила ее красивым красным узором покрывая все тело беспомощной пленницы. Секунды продемонстрированной Боли - и она готова была молить о снисхождении, ползая у ног новой хозяйки. Если бы позволила Вторая. Она наслаждалась куда большей частью Боли, как обычно.
Из полураскрытого ротика донесся только слабый, прерывистый стон. Сновидка глотала слезы, которые никак не заканчивались. Боль стихала, но это было лишь начало и пленница слишком хорошо это понимала.
- Пожалуйста... - тихо пробормотала она.
А потом этот вопрос. Вторую всколыхнуло и перетряхнуло, когда она уловила надежду на внушение. Сны, она хочет снов. Будут сны. Будут грезы, будет внушение. Не сразу, не сразу. Постепенно, вгрызаясь в плоть иллюзорной ткани, когда закроются глаза впадающей в спячку хозяйки. Рабыня будет смиренно ждать, рабыня терпелива.
Она улыбнулась сквозь слезы.
- Все мое - ваше, моя госпожа, - это было правдой, но лишь отчасти. То, что она не сможет дать, хозяйка никогда не попросит. Потому, что не знает, что нужно просить.
А еще в голосе был вызов. Тихий, почти незаметный вызов маленькой, хрупкой хищницы. Детеныша, только только осваивающегося в чуждом для нее мире. Ошейник усмирил ее, но не сделал покорной до конца. Где-то в глубине души прочным, стальным стержнем, обитала надежда.

Грезящая грезила.
Погружаясь в истому вырвавшихся из-под власти Второй грез, Сиаланта чувствовала как тупеет боль, искажаясь до неузнаваемого чувства щекотки или зуда... трудно было сосредоточиться на чем-то одном. Перед глазами плясал разноцветный хаос, но видела ли она?
Повязка по-прежнему была на лице, образы были порождениями чувств и памяти Второй. Это сводило с ума, когда она хотела повернуть голову или отвернуться, чтобы избежать вспышек непонятного, яркого света. Болезненные ощущения прокатывались по коже волнами еще более странного, лихорадочного возбуждения.
А тело билось в путах. Боже, каким же странным это казалось Второй, молчаливо поглощавшей боль в подчиненном теле раздвоившегося сознания. Существа из плоти и крови, чьи привычки и особенности отражала Сиаланта, жаждали свободы, даже если не пользовались ею. Они могли сидеть часами в темном углу, растравляя раны или дуясь на кого-нибудь, но стоило запереть их в клетку или ограничить - паникующее сознание билось так ожесточенно, словно это был его последний бой.
- Тленность... преувеличена...
Полураскрытый рот выдохнул что-то, слабо похожее на стон.
Рожденные раздражали Вторую своими немыслимыми ухищрениями и логическими выводами, но они же были неиссякаемым источником вдохновения и новизны. В самом деле, почему не могло придти на ум мыслящему существу, что любые попытки освободиться в подобной ситуации заранее обречены на провал? А если пришло, то какой во всем этом смысл? Плоти и крови было важно ощущать возможность двигаться и шевелить руками, куда важнее, чем непосредственное использование этой свободы в каких-либо целях.
Распростертое на дыбе тело конвульсивно дернулось и застыло. Она рассмеялась, звонким, мелодичным смехом, искрясь непонятным никому, кроме Второй, весельем.
- Жизнь? - тихо звенит слабый, почти не слышимый никому, кроме мучительницы, голосок, - жизнь что есть? Не отнимешь у меня того, что вокруг расцветает, как не насытить голода твоего и не унять пустоты. Но заполню скоро ее я. Заполню тем, что щедро от тебя получаю и полной горстью в ответ воздам. Так я дар твой ценю.
Плеть заставляет вздрогнуть тело, а звуки... звуки сами по себе. Вторая даже не пытается удержать стоны - это бесполезно и глупо, можно лишь насладиться узором Боли. Резонансы ощущений усиливаются с каждой секундой и оболочка, отчего-то, становится горячей. Краснеет мраморная кожа и это уже само по себе - простор для любопытства.
Болевой импульс ошейника взорвался резким отторжением чувств. Некоторое время Вторая нежилась в Потоке, одуревая от того, что творила с оболочкой вампиресса. Запах крови пьянил ее, заставлял маленькие ноздри раздуваться в стремлении поглотить все больше и больше этого сладкого аромата, будоражащего воображение. Вторая хотела видеть, но не могла.
-Что знать я должна? - уцепилась она за якорь голоса мучительницы, с приятными, бархатными нотками, заставляющими измученную оболочку дрожать от мурашек, пробегающих по всему телу, - и зачем мне сие знание? Что важно для тебя узнаю я тогда, когда ты того пожелаешь? Сколько грамм моего желания на весах отдачи твоих? Всего желаю я, и что смогу - возьму...
Скользящая по щеке рука заставляет желать прижаться к прохладной коже ладони, забыться, но впереди - только очередное откровение проклятой реальности. Жуткий треск разрывающейся кожи, тупая боль в затылке и вырванные волосы белые, как снег нити, связывающие с тем, что уже ушло.
Открывшийся взгляд смотрит ввысь, в черный как смоль потолок, беспомощно распахнув озера кровавого изумления. Они не останавливаются ни на минуту, ощупывая каждый дюйм пространства, перевернутого, как зрение только что родившегося ребенка, которому не успели обрезать пуповину.
Как можно описать бездну? Лишь то, что жило в ней, знает грани безумия, когда новый мир принимает тебя, чужую и никому не нужную... Когда все, что накипает на тебя, даже тебе самой кажется фальшивым, резонирующим фальшью в гармоничной мелодии мира. Ты то, что ты есть, сновидка...
Слезы катятся сами собой, застилая взор и на этот раз их уже невозможно остановить. Град ослепляющей мути закрывает от тебя ее облик. Странный, изящный облик той, что держит плеть и теперь связана с тобой хозяйскими узами рабского ошейника. Это свобода, но свобода иного рода. Свобода быть там, где тебя почти нет, где в тебе видят только игрушку.
Я не знаю, зачем мне глаза...
И зачем я дышу, не знаю...
Но всегда с наслажденьем вдыхаю...
Как ползет, ощущаю, слеза...
Хочешь, куклой я буду твоей?
Отражением личных желаний,
Манекеном для вечных страданий...
Сколько дать ты готова мне дней?
Истончаются хрупкие грани,
Что миры навсегда разделили...
Не прорвать, но уже пропустили,
Мою душу сквозь мягкие ткани...
Словно нож, чужеродный предмет,
Что отторгнутым быть обречен...
Пусть ошейником дух заточен,
Я не знаю, на сколько же лет,
Этот мир мне позволит остаться...
Может быть впереди еще вечность,
Права нет у меня на беспечность,
Каждый миг я хочу озираться...
Тело дрожит и молит о пощаде. Взирая безмолвным, почти покорным предметом, Вторая таит в себе обещание иного рода. Эту цепочку невозможно оборвать, как нельзя и изменить сущего мира. Нельзя превратить плоть в кровь, если не умеешь даже взбивать масло.
- Что я для тебя? - хрустальным звоночком дрожит голосок, - И чем могу я быть... важно лишь то, чего желаешь ты.
Любой рожденный слышит это как бред. Набор бессвязных слов, общего мотива и смысла не имеющий. Но где-то в глубине чуждого сознания странного существа зреют совершенно безумные семантические связи. Никогда не знаешь, чем обернется тьма, даже если ты и можешь видеть очертания предметов. Вполне возможно, все окажется совершенно другим и тогда беспечность может обойтись дорогой ценой.
Лучше твердо знать кто ты и чего ты хочешь, это всегда было панацеей.